05.05.2023

25 апреля состоялось пятое заседание междисциплинарного методологического семинара «Структура факта» на тему «Исторический нарратив как вызов для национальных государств». В качестве приглашенного эксперта выступил профессор кафедры международной безопасности ФМП МГУ имени М.В. Ломоносова, д.полит.н. Алексей Валериевич Фененко.

«В современном мире проблематика исторической памяти стала неотъемлемой частью международных отношений», – отметил докладчик. «Однако, – подчеркнул он, – среди международников дискуссии об этом явлении затрагивают преимущественно недавние события вроде Второй Мировой войны, репрессий 1930-х гг. в нашей стране или, наконец, распада СССР. Более ранний период обычно остаётся в стороне, а уж времена Античности или Средневековья кажутся нашему современнику какой-то и вовсе иной забытой цивилизацией. В действительности именно переосмысление итогов античной и средневековой истории может стать в будущем колоссальным вызовом для современных национальных государств, и в эпоху «войн памяти» следует быть готовым к нему заранее».













В поиске интересных специалисту-международнику сюжетов, наиболее эффективно раскрываемых в рамках теории конструктивизма, Алексей Валериевич обратил внимание на три неочевидные проблемы, связанные с обращением к теме исторической памяти.

Первая из них может быть сведена к вопросу о реальной глубине нашей исторической памяти. Например, оперируя введенным Пьером Нора термином «место памяти», мы можем заключить, что таковым в истории русского народа является победа над ливонскими рыцарями на Чудском озере. Однако т.н. Ледовое существует в качестве «места памяти» не 1242 г., а с момента выхода на советский киноэкран картины «Александр Невский» Сергея Эйзенштейна. Т.е. на практике мы имеем дело с очень недавней исторической памятью.

Вторая проблема заключается в том, что мы все еще остаемся наследниками романтической историографии XIX века, в рамках которой в поисках далеких предков были искусственно отстроены линии преемственности: от гуннов к немцам, от французов к франкам, от итальянцев к древним римлянам. А потом в XX веке этнология проявила иллюзорный характер этих конструкций. В современном мире нет большинства древних и средневековых народов, их самосознания, культуры, языка и даже антропологического типа; нет половцев, печенегов и ахейцев по паспорту.

И здесь возникает третья проблема, о которой писал еще основатель конструктивизма Николас Онуф: во второй половине XIX веке мы придумали себе непрерывную линию развития и решили, что это и есть история наших национальных государств. Но насколько эта долгая история отвечает реальности? Вопрос, ответ на который имеет и политическое измерение. Так, с какого момента мы можем считать Францию Францией, а Россию – Россией? И что делать, если этот тщательно выстроенный исторический нарратив рухнет?

Рассмотрение кризисов национальных нарративов сопряжено с определением исторической идентичности страны, и Алексей Валериевич выделил четыре вида такой идентичности, взяв в качестве критерия типологизации отношение к прошлому.

Первый тип – проблемная идентичность, классическим примером которой может служить Франция. В свое время историк-публицист Франсуа Доминик де Рейно, граф де Монлозье выдвинул эту концепцию, согласно которой точкой отсчета в становлении современной ему Франции следовало считать конец V века, период, когда германцы покорили галло-римлян и создали государство франков. В рамках этой концепции дворянство позиционировалось как потомки завоевателей-франков, а третье сословие – как потомки галло-римлян. Однако в конце XVIII века галло-римляне восстали, свергли дворянство и началась анархия. Ведущие французские историки эпохи Реставрации – Огюстен Тьерри, Адольф Тьер – взяли эту концепцию и насытили ее фактурой, одновременно поменяв «минус» на «плюс». Таким образом, новая история Франция стала начинаться с завоевания Германией галло-римлян, затем в 1789 г. последовало восстание галло-римской Франции, которая уже к 1804 г. создала свою галло-римскую империю Наполеона как возрожденную Римскую империю и объявила войну германизму в масштабах Европы. Так, до середины XX в. французы интерпретировали свою историю, пока не возник новый нарратив, продвигавшийся, в частности представителем школы «Анналов» Жаком Ле Гоффом, согласно которому франки – это не предки французов, а другой народ, с другими языком, идентичностью, мироощущением. Центр франкского мира располагался на территории современной Бельгии, и столицей был не Париж, а Аахен. Таким образом, к настоящему времени сложилось три противоречащие одна другой версии образования Франции. Причем, если исходить из предположения, что о порождении Франции в современном качестве можно говорить только с XVII века, когда от французской истории откололась франкская как история самостоятельной цивилизации, то что такое европейская интеграция как не воссоздание франкского наследия? Вспомним, как начиналась европейская интеграция. В основе ее лежало объединение Франции, Бельгии, Нидерландов, Люксембурга и Италии, т.е. объединение в границах франкской империи середины IX века.

Не менее проблематична история Англии. В XIX веке решили, что Англия начинается со второй половины IX века, правления Альфреда Великого. Но с вторжения в 1066 г. в Англию армии Вильгельма Завоевателя, герцога Нормандии, и последующего последующее подчинения страны, вся знать заговорила по-французски. Английского элита не знала. Так кто кому принадлежал? Графство Анжу было владением Англии или Англия была владением графов Анжу, а затем и южно-французского дворянства? С какого момента Англия это Англия? Англия – это островное государство или мы должны считать ее геополитическим продолжением континента? Проблематизация, казалось бы, уже согласованных исторических нарративов позволяет иначе взглянуть на процессы, имеющие место в современной Великобритании. Фактически, единая Великобритания – это проект XVII века шотландской династии Стюартов, объединившей королевства Англии, Шотландии и Ирландии. С повторным завоеванием этих территорий Оливером Кромвелем они были, по сути, переподчинены Англии. Великобритания берёт свое начало с 1 мая 1707 г. – момента слияния Англии и Шотландии в единое государство — Королевство Великобритания (Kingdom of Great Britain) – под воздействием войны за испанское наследство. И в 1801 г. Королевство Великобритания было преобразовано в Соединённое королевство Великобритании и Ирландии. Т.е. название менялось в периоды прямой угрозы со стороны Франции: когда англичанам требовалось укрепить государственность перед лицом французской угрозы, они вовлекали в проект нациестроительства то Шотландию, то Ирландию.

И во Франции, и в Англии до сих пор не решены две базовые проблемы: с какого момента они являются Францией и Англией в нынешнем качестве и что делать с той историей, что отпадет от них в случае изменения дискурса.

Второй тип в предложенной Алексеем Валериевичем схеме – это страны с сконструированной идентичностью. В частности, Италия, чьей истории до политики Пьемонта в середе XIX века не было вовсе, а была история Венеции, Флоренции, Неаполитанского Королевства. Причем, Венеция, Флоренция и Милан – извечные враги – оказались в этом нарративе, сотканном при дворе Виктора Эммануила II, сплавлены в единое целое. Политически это легко объяснимо, но исторически – трудно. Особый конструктивистский эксперимент представляет собой история Германии с присущей ей специфической мистичностью. Между тем, последнее обстоятельство довольно просто объясняется. С завершением австро-прусской войны 1866 г. Австрия была разбита и выброшена из германского блока. Но одновременно с этим получилось, что вся тысячелетняя история Римской империи «уехала» из Германии в Австрию, а перед двором Вильгельма I и канцлером Бисмарком встала задача выстроить новую историю. И здесь на помощь пришло искусство: «Лоэнгрин» и «Кольцо Нибелунгов» Вагнера, в которых вольно интерпретируя сюжеты исландских саг, автор одновременно закладывал в массовое сознание мысль, что у Германии была своя, путь мифическая, но история до Священной Римской империи. Далее появился историк Людвиг Шмидт., а за ним и археолог Пауль Райнеке, создавшие историю «Готской цивилизации». При этом Райнеке соотнес готское государство на Днепре III — IV вв. с Черняховской культурой на территории современных Украины, Молдавии и Румынии. А далее историк Якоб Фальмерайер заявил, что современное население Греции сформировалось в результате славянского завоевания во время Великого переселения народов и потому не имеет отношения к современникам Гомера и Аристотеля, древние же греки пришли из урнопольской культуры на территории Германии. Так, с последующим привлечением отсылок к ариям Индии, создавалась история даже не немецкого, но арийского народа.

Интереснейшие черты «игра» с национальной идентичностью приобрела после Второй мировой войны. Границей ФРГ фактически стала граница Рейнского союза Наполеона, и это дало основания западным немцам утверждать, что они никогда не были воинственным народом, а виной всему – пруссаки с востока, которые, как известно, с их фамилиями, оканчивающимися на славянское -ов, и вовсе полноценными немцами не являются

Третий тип идентичности – это идентичность государств, построенная извне. Ее нам демонстрирует большая часть постколониальных стран Азии и Африки. Например, Индонезия, которой не существовало до голландцев, или Вьетнам, не бывший единым до прихода французов. История Камбоджи также представляет собой классический французский новодел: на этих территориях располагалась могущественная империя Камбуджадеши, но она была индуистской, а не буддистской, и французы сделали ее окончательно буддистскую Камбоджу через Индокитайский союз.

Наконец, четвертый тип государственной идентичности – та, что была выбрана государствами самостоятельно. К этому типу относятся Китай и Россия.

Современная нам КНР возникла в 1949 г., а до этого был гоминьдановский Китай со столицей в Нанкине. И коммунисты пришли как продолжатели маньчжурского проекта империи Цин, а не проекта империи Мин, который после 1949 г. оказался отброшен на остров Тайвань. Неслучайно туда вывезена большая часть минской культуры XVII века. Но что произойдет, если КНР объявит «маньчжурское наследство» ненужным?

Применительно к России, доминирующим описанием начала становления страны долгое время являлась схема, популяризированная Николаем Карамзиным: было государство в Киеве, потом оно перешло во Владимир, а затем – в Санкт-Петербург. Однако во второй половине XIX века оформилась малороссийская историография (Н.И. Костомаров, М.С. Грушевский), и стала продвигаться идея отделения Киевского государства от истории основной России. С реинкарнацией этой идеи мы сегодня столкнулись. Но также можно вспомнить идеи евразийства и предложения признать, что мы как русские являемся наследниками Золотой Орды. Если предположить, что Украина останется враждебным нам государством, то перед Россией встанет вопрос: может ли наша история восходить к центру, который находится на территории этого враждебного государства? Нам придется принимать евразийскую логику в какой-то форме: от Владимира или от Золотой Орды, но в любом случае полностью менять идентичность. Или начинать рассказывать историю страны с XV-XVI веков.

Подводя итог, Алексей Валериевич констатировал, что мы живем в мире национальных государств, обладающем фундаментальным противоречием: наши исторические дискурсы искусственно для постколониальных стран сформированы либо в XIX веке, либо в середине XX века. И распад этих исторических дискурсов, может привести и к появлению новых государств, новых идентичностей и целой серии конфликтов.  


















За докладом последовала оживленная дискуссия, в ходе которой обсуждались такие вопросы, как где начинается и заканчивается история и где она переходит в мифологию; разработка агонистического подхода к истории в постколониальном дискурсе – это попытка сшить наметившиеся разрывы или наоборот; что первично, а что вторично в соотношении исторического нарратива и реальной политики; можем ли мы содействовать конструированию исторического дискурса в других странах?

Каждый из комментариев уже мог составить отдельный сюжет для доклада, так что работа семинара будет продолжена с учетом новых идей и интерпретаций, предложенных его участниками.